Поисковый отряд "Огонь Памяти им. Сергеева А. Н." - запись 2

Поисковый отряд "Огонь Памяти им. Сергеева А. Н."

  • Запись первая
  • Запись вторая
  • Запись третья
  • Запись четвёртая
  • Запись пятая

  •  Запись вторая.

    16.11.2001 года.

    В СТУДЕНЧЕСКУЮ ГАЗЕТУ или

    МОЛОДОСТЬ НАШЕГО УНИВЕРСИТЕТА

                                                     (50 лет назад)

    Старая, как мир, пословица: «Ученье – свет, а неученье – тьма» раньше в доперестроечный период воспринималась как общеизвестная, обыденная истина. Но лишь теперь, когда для некоторых категорий людей ученье стало практически недоступным, этот вопрос превратился в общегосударственную проблему. Если в Советском Союзе образование было одним из приоритетов государства, то с началом перестройки важность образования стала принижаться, в чём немалую роль сыграли трудности нашего быта и средства массовой информации. Все мы помним по ТВ рекламу «Дети, моющие стёкла автомобилей», что подавалось, как один из надёжных путей к началу обогащения. Позже, этого же мальчика (в другой рекламе) почтительно встречали работники банка. А ведь с незапамятных времён обогащение как самоцель в дореволюционной России, а тем более в Советском Союзе считалось отрицательной чертой человека, т. е. обогащение ради обогащения порицалось, считалось безнравственным. До последнего времени из-за невозможности плодотворно, а иногда и просто, работать и достаточно получать за труд, как следствие такой государственной политики произошла перекачка умов на запад, довольно ощутимая в масштабах страны. Властные структуры только в последнее время стали наконец-то понимать, что не только о каком-либо экономическом подъёме, но и возможности стране «стать на ноги» без научного потенциала (который за последние 10 лет практически израсходован) не может быть и речи. И лишь теперь, начали вроде бы осознавать важность этой проблемы, но пока лишь на словах, не имея никакого подтверждения экономически. И потому, дорогие мои коллеги, уважаемые механики и политехники, хочу выразить надежду, что для вас будет не безынтересным предлагаемый мною материал (рассказ о моей юности) о том, как и чему мы учились ни много, ни мало, а почитай более полувека назад. Буду говорить больше о себе, не потому что «я такой или какой-то не такой», а потому чтобы на своём примере рассказать на эту тему об уходящем, к сожалению, нашем поколении. Не буду утруждать вас описанием учёбы в школе, но вкратце кое-что сказать следует. Помню это прекрасное торжественное утро 1 сентября 1940 года, когда я с деревянным чемоданчиком (вместо портфеля), покрытым чёрным лаком, со стальной витой пружинкой вместо замка (любовно изготовленным моим отцом-слесарем, кстати, делегатом 1-го съезда стахановцев в Москве). Начал учёбу в школе № 25 в Бекетовке. Грянула война. Но и во время войны, не смотря на тяжелейшие условия, когда в школе невозможно уже было учиться (чернила в чернильницах замерзали), продолжали учёбу в частных домах, используя вместо тетрадей старые газеты. Неимоверный голод в войну и несколько голодных послевоенных лет произвели, конечно, естественный отсев, часть детей были вынуждены прекратить учёбу. Фактически десятилетку из нашего первого класса смогли закончить только двое: Маша Чеботарёва и Толя Сергеев (я). Важную роль сыграли в моей жизни преподаватель литературы Наталья Михайловна (фамилию, к сожалению, не помню), которая спросила меня на последнем экзамене в 7-ом классе о том, где я собираюсь дальше учиться. Я ответил, что буду поступать в какой-нибудь техникум, т. к. матери со мной и ещё младшим братом (отец после увольнения из Армии по болезни в 1944 году во время повторной операции умер) приходилось слишком трудно. Она попросила придти мать на следующий же день и убедила её, чтобы я закончил десятилетку, т. к. она во мне почувствовала сильного ученика. За это я ей благодарен на всю жизнь. После окончания 10-го класса, я в 1950 году поступил в Сталинградский механический институт, который тогда считался самым престижным вузом в городе. И уже на вступительных экзаменах произошёл казус, разобраться в котором мне не достало жизненного опыта. На экзамене по математике задачи я решил без труда. Мой одноклассник, назовём его Станислав Сёмин (который сел так, чтоб мы решали с ним один и тот же вариант) списал у меня решение. И так как было не столь строго на экзамене, то мы поменялись листками, чтобы проверить их на отсутствие описок. Когда же я увидел выставленные по математике оценки, то оказалось, что он получил пятёрку, а я – тройку, которая лишала меня автоматически стипендии на первый семестр. В настоящей статье хочется рассказать не  только о годах учёбы в Сталинградском институте, в которые было и весёлое и грустное, но и вспомнить кое-какие предметы, их важность для дальнейшей жизни (как показал мой личный опыт). Сразу после сдачи экзаменов из бывших абитуриентов, ставших студентами 1 курса создали отряд для оказания помощи селу по уборке урожая. В том селе. Куда я с товарищем был определён, нас поставили на веялку. Урожай зерна был уже скошен, переработан и убран на хранение, но немало зерна оставалось в полях, в буртах. Его следовало переработать на веялке. Она представляла собой насаженные на ось лопасти, которые следует вращать длинными рукоятками с обеих сторон веялки. К одному из таких буртов зерна, со стоящей рядом веялкой нас обоих и поставили работать. Мы, работая за мужчин, крутили с обеих сторон веялку, а женщины деревянными лопатами бросали зерно на лопасти. При этом, даже в безветренную погоду, шелуха, как более лёгкая, отделялась от отбрасываемых зёрен. Шелуху периодически убирали – сметали. Очищенные зёрна сгребались в бурты для транспортировки. Вроде гладко описывать это на бумаге, работа же – адская, с восхода до заката в раскалённой жаркой степи. Даже перед тем, как мгновенно заснуть, намаявшись за день, перед глазами и в голове ещё продолжало всё крутиться. Подвозили обед, состоящий из супа с клёцками и какой-то каши. Конечно, не ахти что, но голодными не были. В начале работы обещали какой-то заработок, по окончании же заявили, что всё заработанное (сколько палочек-трудодней – неизвестно) ушло на наше питание. Итого за месяц работы мы получили дырку от бублика. С начала учёбы в институте я использовал предоставленную возможность, и поступил  в группу по изучению английского языка, хотя в школе изучал немецкий. В школьном объёме знал его достаточно неплохо. В аттестате стоит отлично. И хотя нас, молодёжь, сильно не политизировали, я сам пришёл к выводу, что за годы прошедшие после Победы над Германией  врагом № 1 Советского Союза всё явственнее становилась Америка и её союзники. Знание английского языка в будущем может оказаться для меня более актуальным, что и подтвердила жизнь. Одной из трудностей учёбы была удалённость института от моего дома. Тогда ходили поезда на паровозной тяге. От станции Бекетовская до станции Тракторная поезд шёл 1 час 50 минут. Приходилось в 6 утра выезжать и часов в 6 вечера возвращаться. Столовой в институте никакой не было. В буфете – ватрушки с творогом и чай. И даже их не всегда была возможность купить, т. к. было не на что. Тогда же у нас появилась шутка: «Теперь понятно, где добывают творог, - из ватрушек». На фотографии: я стою  на стадионе «Трактор» (вдали корпус Сталинградского механического института). Очень может быть, что сфотографирован именно в тот день, когда мне пришлось расплачиваться за ранее предпринятую попытку схитрить. Фото мне напоминает, как я «давил сачка». Однажды зимой преподаватель кафедры физкультуры вначале занятий объявила, что сегодня будет лыжный кросс. Хотя лыжи меня не пугали, я решил увильнуть (сделать «финт ушами») и сказал, что у меня болит живот. К концу весенней сессии объявили, что те, кто не сдал лыжный кросс, будет сдавать бег на 10 км. И в назначенный день я «побёг» эти 10 км по беговой дорожке стадиона (25 кругов по 400 метров). Помнится на трибуне сидело несколько человек наших студентов (наверное, это были тоже какие-нибудь должники), так сказать «группа поддержки». И пошёл я «солнцем палимый» отсчитывать круги, а их надо было отсчитать ни много, ни мало, а 25!  «Прихватывало» не только печень, как это обычно бывает, но, по-моему, и все «внутренние» и все «наружные» органы. Не помню, сколько у меня открывалось дыханий, но было не только второе, но и третье, уж это точно. Благо рядом с беговой дорожкой был водопроводный кран, который помогал мне охлаждать не только буйную мою голову, но и тело и душу. Не уверен, что «группа поддержки» помогала мне, выкрикивая: «Давай. Давай, Толя, осталось ещё 17 кругов!». Затем: «Десять!», «Пять!» и, наконец… «Один!». Не имея опыта в подобном беге, я вымотался до основания и несколько дней приходил в себя, очень «весело» болели мышцы. Так как на занятия ездить было необходимо, то я это и дела, хотя «хромал на все конечности». Этот урок, полученной мною, запомнился на всю жизнь и, конечно, пошёл на пользу. А может быть, эта фотография была сделана во время институтских соревнований по волейболу. Волейболом я увлекался ещё со школы, но только как любитель (в секциях не занимался). Тем не менее, при проведении внутри институтских соревнований по волейболу меня включили в состав команды нашего автотракторного факультета. Команда заняла 2-ое место, участникам был присвоен низший спортивный разряд по волейболу (кажется третий). О волейболе я напомнил не потому, что чего-то достиг, а потому что эти хоть и небольшие навыки в определённой мере помогли мне в дальнейшей жизни. Например, не смотря на возраст, хоть падать, приходилось множество раз (в гололёд, на спусках и т. п.), тем не менее, удавалось так увернуться, чтобы избежать «жёсткой посадки», так как волейбол, кроме всего прочего, улучшает реакцию и координацию движений.   В те годы голод испытывали практически все студенты (часть студентов пришла в институт после фронта). Отношение «фронтовиков» к учёбе было несравненно серьёзнее, чем у нас молодых. Студенты, живущие в общежитии, нередко пропускали занятия из-за того же голода. Не раз приходилось видеть, как студенты в учебное время оставались в общежитии, лёжа на кроватях. Те продукты, что привозились или передавались из районов, съедались без задержки. Бывали случаи, когда некоторые студенты, пытаясь сэкономить, припрятывали продукты или пытались, есть что называется «под одеялом». Такие случаи, конечно, сразу становились общеизвестными, а их виновники пользовались всеобщим презрением. Но молодость брала свое, и раскисать было некогда. Юмор и шутки были постоянно в ходу. Иногда шутки переходили разумные пределы. Так, поздней осенью 1951 года Валентин Х. (литейщик) поспорил на бутылку водки, что он пробежит вечером в светлое время вокруг общежития абсолютно голым, по первому снежку и тонкому льду и при большом количестве зрителей, что он и сделал. Но кроме безобидных или глупых были шутки и более жестокие. К одному из студентов по выходным дням приезжала жена. Ему было больше 30 лет, прошёл войну, имел двух детей. Войну он прошёл офицером (топографом-геодезистом), задачи по начертательной геометрии решал мгновенно, чертежи делал «сходу» на ватмане без карандаша, тушью, чем иногда зарабатывал у своих собратьев-студентов. По приезде жены соседи по комнате общежития тут же начинали спешить по своим делам, чтобы предоставить возможность им остаться одним. Однажды, жена, поправляя постель, обнаружила под подушкой трусы и бюстгальтер далеко не первой свежести. Скандал поднялся до небес. Дошло до партбюро и руководства института. Ребята – «исполнители» на коленях убеждали жену, что это они так глупо «пошутили». Она же отвечала, что вы хотите его выгородить. С большим трудом «пожар» удалось загасить.     Преподавательский состав института был достаточно высокого уровня. Немало хлопот доставлял студентам преподаватель по допускам и посадкам, у которого воспользоваться шпаргалкой было практически невозможно, - мгновенно определял и выгонял с соответствующей двойкой в зачётке. Поневоле приходилось готовиться всерьёз. Во время сдачи экзамена видел, как он сидит перед аудиторией, прикрывшись газетой. Периодически откладывал газету, подходил к студенту, доставал у него нужную шпаргалку в нужном месте и выпроваживал. Досаду у него вызывали случаи (как он сам сказал), когда девушки прятали шпаргалку под юбку. Оттуда достать шпаргалку представляло для него определённые трудности». Но, как говорится, нет, худа без добра. Однажды знание этого предмета помогло и мне и, надеюсь, государству при госприёмке на вооружение двух важных изделий, которые прошли все разработки, контроли, предварительные испытания и были представлены на приёмку государственной комиссии, состоящей из представителей различных родов войск. Изделия эти – взрыватели двух типов, которые по замыслу должны быть устойчивыми при атомном взрыве. Имея возможность подробно ознакомиться с чертежами, не имея под рукой (естественно) учебника, а только по памяти (лишь вспомнив когда-то пройденное), проверив цепочку взаимодействующих деталей с учётом допусков и посадок, я убедился, что один из них (штыревой взрыватель) совершенно не отвечает предъявленным требованиям: не только опасен в обращении, но и не работоспособен вообще. Другой взрыватель «МВЗ» (минный взрыватель за медленного действия) при определённых условиях может взорваться при ввинчивании его в мину. Об этом было доложено соответствующему руководству ЦНИИ им. Д. М. Карбышева, в котором проводились эти госиспытания.  Сотрудники, проверив мои доводы и расчёты, согласились, что первый взрыватель (штыревой) не пригоден вообще, второй взрыватель (замедленного действия с шестеренчатым механизмом замедления) требует коренной доработки. Однако следует учесть, что уж коли эти изделия, прошли все этапы и были представлены на госиспытания, то за подобные промахи немало людей могли иметь самые серьёзные неприятности. Штыревой взрыватель с испытаний был снят, однако взрыватель с замедлением («МВЗ») высшим командованием было принято решение испытывать. В противном случае есть полная уверенность, что с кого-то были бы «сняты лампасы». Уверен, что другие члены комиссии были в курсе ситуации и поэтому во время испытаний предпочли не выходить из блиндажа с огромным бронированным стеклом, заявив, что «ты специалист, тебе и карты в руки». Они остались в блиндаже, а я на снегу полигона у них на виду начал ввинчивать этот взрыватель в противотанковую мину, понимая, что каждая следующая часть оборота может закончиться взрывом. Несмотря на 30 градусный мороз глаза и лицо заливал холодный пот, оставляя в снегу глубокие отверстия. И ослушаться не моги. Обошлось благополучно, но этот случай и подобные ему оставили глубокие следы не только в памяти, а также, хотя и гораздо позднее, в виде инфарктных рубцов на сердце. Именно с этих пор у меня началось интенсивное отложение солей что (как недавно я узнал) является результатом стрессовых ситуаций, которых во время разминирования и работы инженером-испытателем минновзрывных средств было, конечно, немало. Так что, дорогие ребята, уважайте № Допуски и посадки». Немало хлопот по моей же вине доставила сдача экзаменов по сопротивлению материалов (сопромату). У нас бытовала поговорка: «Сдал сопромат, - можешь жениться». Учитывая важность предмета, лекции по нему я посещал регулярно, вёл добротные конспекты, задачи решал без затруднений. На подготовку к экзамену было дано 4-5 дней. Эти дни я вяло, с ленцой листал конспекты и подготовился не лучшим образом. Помнится,                  собрались мы, несколько бывших одноклассников, студентов разных институтов (медицинского, педагогического и я) и играли в карты, в «козла». Я ещё в чём-то отличился и был награждён вырезанным из бумаги «орденом козла». День заканчивался, и я вдруг вспомнил, что завтра мне сдавать сопромат. Вернувшись, домой, судорожно взялся за конспекты. Просидел до утра и ранним поездом уехал в институт. Экзамены уже начались. Пытаясь выиграть ещё какое-то время, нашёл тихий уголок под чердаком и, уже в лёгкой истерике, листал конспекты. Понял, что от такого занятия, «каша в голове» становится только круче и это всё только во вред. Пошёл на экзамен, состоявший из двух задач и вопросов по теории. Надо было взять билет и, решив по нему задачу, только тогда брать второй билет. Тоже решить задачу по другому разделу и тогда – третий билет – вопросы по теории.    

     Первый билет – задача – решил.

     Второй билет – задача – решил.

     Беру третий билет – теория из трёх вопросов.

    Сижу, пытаюсь из «каши в голове» что-то выудить. Набросал, как смог, для себя ответы на вопросы. Сел отвечать. Преподаватель – доцент Коновалов.  Ответил, как мог, на все три вопроса. Преподаватель озадачен, думает. Предлагает на моё усмотрение или дополнительный вопрос, если я отвечу, - ставит «отлично»; если не согласен, то без дополнительного вопроса ставит «хорошо». Я от такой приятной для меня неожиданности аж чуть из «штанов не выпрыгнул». И тут же с радостью согласился всё закончить без дополнительного вопроса. Получил четвёрку. Позже, в 80-х годах этого преподавателя, постаревшего (по прошествии 30-ти лет) я увидел во время экскурсии пропагандистов Центрального района в Волгоградский механический институт. Как я понял, Коновалов в то время руководил практикой по сопромату в машинном зале. Возможности поговорить, к сожалению, не было. На представленной фотографии нашей группы Т-46 Коновалов, как шеф нашей группы (не помню, как это  тогда называлось) сидит в центре, во втором ряду. Слева от него, рядом с девушкой, моя персона. Нет на фотографии бывшего студента нашей группы фронтовика Станислава Березина. Ныне он полковник-инженер в отставке. Большинство фамилий студентов нашей группы за прошедшие полвека стёрлись из памяти. Помню следующих. В первом ряду: слева первый – Озёрин Иван; слева второй – Панютин Борис. Во втором ряду: слева второй – Калашников Алексей; слева третий – Сергеев Анатолий; слева пятый – доцент Коновалов; справа первый – Гольцов. В третьем ряду: слева первый – Карпенко Павел; слева пятый – Роман Станислав; слева шестой – Тиняков Геннадий; справа третий – Веремейчук Валентин. Нет на фотографии: Бешенцова и Березина Станислава. А вдруг один из этих молодых студентов (студенток) ваш дедушка или бабушка? Есть же семейные династии. Об одном из них, а именно о Борисе Панютине, его нелёгкой судьбе я доложен сказать особо. Совпало так, что с ним мы учились и в институте и в Академии и снимали койки в одной коммуналке в Москве. Он прошёл от Сталинграда до Берлина. Служил в десантных войсках, каковых в Великую Отечественную войну было очень мало. В шрамах на груди и спине. Немногословен, резковат и в тоже время душевен. Как-то во время обеда я заметил, что у него подёргивается лицо. Спросил – что это. Молча посмотрел на меня, как на идиота, каковым я себя и почувствовал в тот момент. Помнятся два эпизода, рассказанные им. Это когда из траншеи стрелял по противнику, а пули свистят, товарищи падают. Тогда он положил на бруствер траншеи винтовку и, пригнувшись, давил на курок. Один раз не успел нажать – почувствовал сильный подзатыльник. Старшина: «Если уж боишься, так хоть патроны не переводи». И ещё, как говорил, - очень страшно спускаться в тылу немцев с парашютом  на ружейно-пулемётные очереди и штыки. Да, работа не для слабонервных. Долгие годы служил по своей специальности – по минновзрывным средствам, последние годы преподавал в военно-инженерном училище где-то в Донбассе. Уволившись, поехали на родину жены в Саратовскую область. Не мот, не транжира, но видно так понадобилось. Ехал на такси. Останавливают два подростка, - подбросить по пути. Взяли. Так они прирезали и Бориса, и шофёра и «взяли кассу» - аж 25 рублей. Начиналась перестройка.…Прожить такую тяжеленную жизнь и так дико погибнуть. Сейчас же подобные случаи – не редкость, - разгул беспредельный. Запомнилась мне сдача зачёта по теории механизмов и машин (ТММ, которое мы расшифровывали более прозаически, - «тут моя могила»). Наскоком такой предмет не сдашь. Как это иногда бывает у студентов, к зачёту по этому предмету я был, мягко выражаясь, не шибко готов. Воспользовавшись помощью товарища, у которого был сходный вариант задачи, я сделал чертёж, с которым и пошёл на зачёт. Преподавателю  понадобилось немного времени на то, чтобы понять всю мелководную глубину моих познаний, с чем он меня и выпроводил. Следовало переделать чертёж, с которым я и отправился домой. Конечно, не единожды случалось, что на поезде приходилось ехать без билета. Так было и на этот раз. Как не пытался я оторваться «от хвоста» - контролёра, даже перебегая по крышам вагонов, поезд довёз меня до конечной станции. Сбежать на промежуточных станциях было также нелегко, т. к. практически на всех остановках в те годы были дежурные милиционеры. Под «конвоем» контролёра меня привели в вагончик, заменяющий вокзал. Денег на штраф у меня, понятно, не было. Несколько попыток назвать себя вымышленным именем не увенчались успехом, т. к. тут же набирался номер телефона и убеждались, что я вру. Усмехаясь, контролёр сказал, что у него времени предостаточно и торопиться ему некуда. Пришлось назвать себя и адрес местожительства. Ещё раз позвонив, он заявил, что составит акт и на домашний адрес придёт извещение о штрафе, сумма которого была немалой. «Сдаться» мне пришлось потому, что исправленную работу я должен был представить на завтра же. Дома за ночь я полностью переделал чертёж и вполне успешно сдал зачёт. Долго ждал извещения о штрафе, но его так и не поступило. Сжалился, видно, контролёр над студентом-безбилетником. Заметный след и, понятно, немалую пользу оставили занятия по военной подготовке. Кроме аудиторных занятий в летнее время выезжали в лагерь «Прудбой» для практического закрепления знаний. Жара несусветная, от которой трещины в земле – шире ладони. Палатки. Практические занятия в составе отделения, взвода, роты. И как итог летних сборов – учебный бой между «белыми» и «синими» со стрельбой холостыми патронами, взрывпакетами. Свободолюбивым студентам, не нюхавшим пороха, лагерный режим, строгая дисциплина представлялись слишком жесткими. Конечно, бывали случаи нарушения дисциплины, в том числе и достаточно серьёзные. Это действительно нелегко – полная  амуниция (кроме формы – скатка, котелок, патронташ, противогаз, сапёрная лопатка, винтовка и, в необходимых случаях, каска). Всё строго по минутам от подъёма до отбоя, т. к. отстававших тренировали дополнительно, доводя выполнение упражнений до нормативного времени. Немало хлопот (неудобств) по началу доставляли портянки, - неправильная намотка которых приводила к неприятностям: потёртости, волдыри. Нередко казусы начинались с подъёма, когда, вскочив по сигналу, некоторые обували сапоги, надевали гимнастёрку, оказавшись, простите, без штанов. Опять снимать сапоги, надевать бриджи и т. д. А время нормативное идёт. Утром при выходе в поле, кода ещё нет жары, самочувствие, настроение ещё ничего, в конце же занятий, когда уже устали ноги, руки, силы на исходе, вся амуниция кажется неудобной, непомерно тяжёлой. Мало того, что командир командует: «Левой! Правой! Держи шаг!», вдруг слышишь: «Бегом! Марш!». Изображаешь бег, всё на тебе болтается, бряцает, мешает. Венцом всех команд при возвращении в лагерь была для нас команда: «Запевай!». Гробовое молчание. Проходит минута, другая. Опять команда: «Запевай!». Опять тишина. Минута, другая… Команда: «Бегом марш!». А какой там бегом, когда еле ползёшь. Команда: «Шагом марш!» и т. д. Наступает момент, когда понимаешь, что сопротивление бесполезно и после очередной команды: «Запевай!» по степи разносится заунывное: «Врагу не сдаётся наш гордый Варяг!». Именно с этих слов начиналось наше пение. Всё это, скажу я вам, надо не только видеть, но и слышать. Тот факт, что гимнастёрки от пота и выступившей соли дубеют, нами проверен лично. Нельзя не сказать о нашей гауптвахте. Это, поставленная во чистом поле, охраняемая часовым, солдатская палатка. Если проступок был весьма серьёзным, то полы палатки были опущены (своеобразная «Прудбоевская сауна»). За небольшие проступки или примерное поведение во время нахождения под арестом – полы палатки поднимались. Не слышал, чтобы кто-то, находясь на этой гауптвахте в дикую жару, терял сознание, но после такой отсидки студенты становились «бойцами» отменными. Был у нас в группе Т-46 Валентин Веремейчук, ранее учившийся в военно-морском училище, откуда он ушёл или его «ушли», мне неведомо. Отличался живостью (быстротой реакции). С ним произошёл следующий казус. Сдавал преподавателю графики какой-то чертёжик (типа вентиля). Она – невысокая, вежливая. Весьма культурная, интеллектуалка, всегда прилично хоть и старомодно одетая, проверяя чертёж, спросила: «А почему у вас на этой детали нет осевой линии?». Он ей в ответ: «А на «икс», «игрек», я?». Она автоматически: «Как на «икс», «игрек», я?». И тут же спохватившись: «Ах, Господи, да что это я?». В растерянности убежала… После студенческих времён немало наездившись и исколесив почти всю страну, после одного случая я не могу уснуть, сидя в поезде или электричке. Случилось вот что. Как-то в Бекетовке нам попался среди обычных вагонов поезда спальный вагон дальнего следования. Комфортно, тепло. Расселись в одном из купе. Как было принято у нас тогда, начали «забивать козла». Я не играл, сидел в углу, разморённый теплом и уснул. Кто-то из приятелей додумался положить костяшку домино мне в рот, который я, надо полагать, от чрезмерного удовольствия раскрыл. Шутка в общем глупая и могла иметь печальные последствия, но обошлось. Ни в лёгкие, ни в желудок она мне не попала, но неприятностей всё это доставило немало. Случай, казалось бы, не стоящий внимания, однако, с той поры в электричках или поездах я спать не мог сидя, хотя бывали случаи, что валился с ног от усталости. Начало 50-х годов. Город только отстраивался. Здание, в котором располагался институт, было явно тесным. Где-то неподалеку находилась производственная база института, где мы обучались слесарному делу и работе на станках. Проходили производственную практику на Тракторном заводе и на заводе «Красный Октябрь». На Тракторном из всей технологической цепочки и сборочного конвейера запомнил отливку и обработку деталей. В начале в цехе формы заполняются плотно формовочной смесью. Формы заливают металлом, остывают. И ещё тёпленькими из форм вынимают отлитые детали.    Формовочная пыль до потолка, грязь, даже респираторы не помогают. Воистину прошлый (теперь уже позапрошлый) век. Работали в основном женщины. Очень нелёгкая работа – плавка и разливка стали на «Красном Октябре». Праздники отмечались в небольшом актовом зале и изредка в театре музыкальной комедии, который также находился на Тракторном. На одном из таких праздников я участвовал. Запомнилось лишь то, что в буфете я выпил 100 грамм водки со товарищами и закусил пирожком с рисом. Этого на голодный желудок оказалось достаточно. Я начал пьянеть и уехал домой. Был и такой неприятный случай. Практику по гидравлике вёл у нас молодой, симпатичный, кажется, доцент, который для нерадивых придумал хорошее наказание: сдачу зачёта по предмету для студентов, не сдавших этого в положенное время, он назначил на 31 декабря. Совпало так, что я сдавал последним. Время позднее, а он меня всё «гоняет от души». Зачёт сдал.    Но как добираться с Тракторного домой до Бекетовки в такое позднее время, ума не приложу. Зима лютая. Одежда на рыбьем меху. Но я должен был торопиться, т. к. в ДК имени Кирова, где я играл в самодеятельном духовом оркестре, проводилась встреча Нового года с участием оркестра. Как говорится, - на перекладных, в том числе какой-то участок проехал на открытой полуторке, добрался я до Дворца Культуры уже ночью. Ребята, увидев меня, посиневшего и почерневшего от холода (и голода), влили в меня немного спиртного, чтобы не заболел. Занял своё место в оркестре на сцене. Играли танцы. Неожиданно на сцену поднялась одна из идейных руководителей ДК и громко потребовала прекратить танец, который мы в это время играли, заявив, что этот танец западного стиля, безыдейный, ему здесь не место и потребовала сейчас же его прекратить. Музыка замолкла, зал затих. И тут меня, уже отогревшегося и малость опьяневшего, толкнуло к ней на середину сцены. Я начал объяснять ей, что так вести себя непристойно, об этом можно было сказать позже. Ребята меня тут же отвели в комнату оркестра, уложили, укрыв чем-то, отоспаться. Так я встретил Новый 1952 год. Но и этот урок «с гидравликой» пошёл в дальнейшем мне на пользу. Я изучал гидравлику достаточно добросовестно. Знания эти пригодились уже гораздо позже, когда я работал в проектном институте, занимавшемся мелиорацией, а также при капитальном ремонте квартиры, когда водоводчики стали менять трубы. Несмотря на мои доводы, что замена трубы, вводимой в квартиру от общего стояка, на меньший диаметр, т. е. того же сечения, что и разводящая в квартире сеть – является технически неграмотным, бригадир резко со мной не соглашался. Сделали всё по-своему («Мы так делали везде»). Решив получить подтверждение, что я прав, позвонил в институт (тогда я уже был на пенсии), связался с ведущим специалистом по этой части. Подтвердили, что я прав. Попросил указать статьи СН и Па (сборник норм и правил), на что мне специалист ответила: «Не следует ввязываться в это, т. к. в её квартире при ремонте сделали то же самое». Меня возмутило, что они так делают не только в моей квартире, а везде, где работают, но ввязываться в борьбу с целой системой я не стал.   Конечно, была и любовь. И самая яркая и красивая, которой все завидовали и по-доброму поощряли, была любовь между Владимиром Чеплаковым и Машей. Он прошёл войну, старший лейтенант, чёткий, честный, стройный, красивый человек, что называется «рыцарь без страха и упрёка» и, несомненно, порядочный, грамотный. Учился, как казалось, он легко и только на отлично. Под стать ему была и Маша. Позже, когда ему в числе пятерых студентов было предложено перевестись в Военно-инженерную Академию, он от военной карьеры отказался. Через много лет я слышал, что он стал главным инженером одного из филиалов Горьковского автозавода. Однажды с танцев я провожал девушку и, мягко выражаясь, излишне задержался. Встаёт солнце. Расстались. Я зашёл к другу, который жил поблизости, умылся у него и пошёл на вокзал, чтобы ехать в институт. В учебном зале сел в последнем ряду у окна, прикрывшись портьерой, решил расслабиться. Чувствую, меня толкают: «Передохни, слишком перетрудился, дорогой. Лекции все давно кончились, студенты разошлись по домам». Встал и уехал домой. Уж коли зашла речь о любви, не могу не рассказать о случае с моим одноклассником, назовём его Владимиром Гучковым. Но было это не в институте, а по окончании 7-го класса. Он оставил школу, чтобы поступить в ветеринарный техникум. Как-то, в начале сентября рано утром я зашёл к нему. Я жил тогда по улице имени Писемского, он – неподалеку, в соседнем переулке. Он достал и разрезал арбуз. Едим. Вдруг он подаёт мне записку с просьбой не читать её сразу, а выйти  во двор и там прочитать. Это меня крайне удивило, но я ответил, что сделаю так, потому что после арбуза не прочь прогуляться. Выхожу из дому. На крыльце, на ходу читаю – начинаю читать записку. После первых же прочитанных слов я понял, что дело нешуточное и стремглав бросился обратно в дом. Не успел я до друга добежать, раздался выстрел. Из пистолета ещё струился дымок, и из раны потекла тонкая струйка крови, он оседал по стенке на пол. И, как в старинных романах, он произнёс: «Эх, чёрт, промахнулся». Рана была явно выше сердца. Он отделался нетяжёлым прострелом лёгкого, которое вскоре ему «залатали». Содержание записки было следующим:

    «Прощайте, друзья мои дорогие. Прощай все, кто дорог для меня! Прощай и ты моя зазноба! Пошлите Галине А. мой прощальный привет. Мне надоело жить. Владимир Гучков. 10/1Х – 47 г.».   

    Кощунство с моей стороны так думать, но все эти почти 55 лет, у меня неоднократно появлялась мысль, что этот промах мог быть не случайным. Дело в том, что он сильнейшей любовью любил девушку из нашего класса, она же взаимностью ему не ответила. Связь между вузами, которых в те годы  было единицы, была налажена слабо. Запомнился «дерзкий» поход группы студентов нашего института на вечер в Сталинградский педагогический институт (находился в районе остановки «Академическая»). Так как нас официально на вечер не пропустили, мы всё-таки попали на него по пожарной лестнице во дворе через туалет верхнего этажа. Зато эффект был я вам скажу: «Кричали девочки «ура!» и в воздух чепчики бросали», - «Ах! Механики!». Наш институт в те годы считался самым престижным. Вот собственно, на этом можно закончить краткие воспоминания о 50-53 годах Сталинградского механического института. Здесь следует сказать, что за прошедшие полвека современная молодёжь «окомпьютеревшись» потеряла физическую форму, но по многим другим параметрам превосходит нас (тех, молодых) в таком же возрасте эдак лет на пять. В 1953 году я в числе пяти приглашённых студентов перевёлся в Военно-Инженерную Академию имени В. В. Куйбышева (город Москва), стал её слушателем, получив звание младшего техника-лейтенанта. Одного из студентов не взяли, так как он был мальцом в оккупированной зоне. Не исключено, что и среди вас, читающих эту статью, окажутся те, судьба которых будет переведена на военные рельсы. Если эта тема вас заинтересует, можно продолжить воспоминания об учёбе в Академии, но это уже другая, резко отличающаяся от студенческой: и жизнь, и учёба.

    17 июля 2002 года.                                             Сергеев Анатолий Николаевич -

                                                                                  военный инженер-механик

                                                                                  по минновзрывным средствам.

                                                                                  Офицер в отставке, инвалид.

    Позвольте пояснить, что в архиве сохранились три пожелтевших листа, исписанные очень коряво, но моей рукой. Я взяла их и  у меня сразу же пробежала мысль: «Что ты так писала, просто ужас!». Стала читать и вижу правку, сделанную тогда Толей. А на последней странице хорошо, что тогда написала сама, читаю: «Писала со сломанной правой рукой, то есть когда моя рука была в гипсе». Вот и всё поняла и вспомнила. Я в тот день успела много сделать дел. Даже была на личном приёме у главы администрации Кировского района Балабанова. Радостная возвращаясь, решила узнать, как учится в училище № 25 мой старший внук. По пути домой, заехала в училище. И тут мы встретились: та ледышка и я бегущая. Итог: что-то с рукой не так, но не пойму. САН мне сразу же сказал: «Иди к врачу». Но.… Как же было мне, потом весело одеваться и ехать в травмпункт. Как было весело от боли! Но чуть отпустило и мы с Толей начали работать. Он чаще лёжа на диване, диктовал мне свои тексты, а я записывала. Мы хотели с ним работать и так спасались от наших болезней и жизненных трудностей.

  • Запись первая
  • Запись вторая
  • Запись третья
  • Запись четвёртая
  • Запись пятая