ТАМАРА ГРИГОРЬЕВНА БЕЛОВА – НЕИЗВЕСТНОЕ ИЗВЕСТНОЕ ИМЯ./ Стр.2
Это была первая встреча с городом Сталинградом в 1941 году. Но семью отправляли на постоянное местожительство в большое село пароходом: «Село Горный Балыклей расположено на высоком правом берегу Волги в середине между Камышином и Сталинградом. Дом двухэтажный. Нас, пять человек, расположили в одной из комнат на втором этаже. Запомнились в комнате большой комод, белые стены большой печки и большая кровать на которой я, Вера и Володя спали втроём. Мама и Тамара спали на полу». Юра с удовольствием, записавшись в библиотеку, читал книги. «Через переписку с тётей Женей Заборской мы узнали, что они со Светой благополучно доехали домой в Новосибирск. В письме тётя Женя очень настоятельно звала нас приезжать к ним. Уехать в Москву в то время было невозможно, въезд в Москву был запрещён. Надежды выехать в Москву нет, поэтому мама с Тамарой, поразмыслив, решились ехать в Новосибирск к Заборским. Железной дороги в Горном Балыклее нет, нужно до города Куйбышева добираться пароходом. Я с удовольствием предвкушал большое путешествие, после прочтения книжки «Что я видел». Где-то в конце сентября мы собрались и, погрузив свой немногочисленный, легко уносимый скарб на телегу, поехали на пристань. Пристань располагалась поодаль от села, где был берег поположе. Разгрузившись, купили билеты и стали ждать прибытие парохода. Наконец он показался далеко вдали, но сначала, мы увидели его дым. Кроме нас людей на пристани очень мало. Вдруг видим, по дороге к пристани едет велосипедист, дымя маленьким шлейфом пыли за собой. Подъехав к пристани, велосипедист, женщина почтальон с сумкой через плечо, подходит к маме и вручает ей свёрнутый листок. Это была телеграмма от бабушки Поли, она телеграфировала, что срочно выезжает к нам. Нам ничего не оставалось делать, как возвращаться обратно. Я чуть не плакал, когда, сидя на телеге, с дороги, уже с крутого косогора, видел, как к пристани швартуется пароход. Ещё немного, и пристань стало не видно. Мои предвкушения от дальнего путешествия не состоялись. Несмотря на полученную нами телеграмму, бабушка по каким-то причинам так и не приехала. Получение телеграммы на пристани это фатальное событие в нашей семье. Если бы мы успели сесть на пароход, Тамара не погибла бы в Сталинграде», - пишет он о тех днях. Хозяйка учительница обратно семью не пустила, и их поселили в бесхозный заброшенный дом в конце улицы в тридцати метрах от крутого берега реки. Жили одни на втором этаже: «С наступлением холодов в ноябре мы поняли, что в таком большом доме, продуваемом с реки всеми ветрами, в большой комнате с огромной печкой, пожирающей много дров, нам не перезимовать. Пришлось маме у местной власти выхлопотать нам переселение в другой дом, на этот раз очень маленький, низенький, но зато очень тёплый. Огромная печка была замечательной, в доме в любые морозы было тепло. На печке мы спали втроём, я, Вера и Володя. Стол со скамейками был центром притяжения всей семьи. За столом коротали время, кушали, я выполнял школьные домашние задания и регулярно каждый день перед утренним умыванием вычёсывали гребешком на газету вшей из волос головы, с упоением прослушивая щелчок под ногтём, когда её, жирную гадину, давишь. После вычёсывания головы обязательно просматривались швы одежды. Не было случая, чтобы в швах не обнаруживали бельевых вшей и скопища отложенных ими гнид. Мыла не было, мылись редко. Стирали и кипятили бельё в воде с дровяной золой. Начали получать письма от отца. Находили друг друга через Москву, через бабушку Полю и родственников». Их хозяин дома угощал солёным арбузом, но Юре, не знавшем ранее, что арбузы бывают солёными, свежий арбуз был вкуснее. Юрий Михайлович с юмором пишет о своём детстве: «В этом доме со мной произошёл смешной казус. Спали мы втроём на русской печке, я, Вера и Володя. Зима, тусклый свет керосиновой лампы, ложимся спать рано. По малой нужде нужно слезать с печки. Мама и Тамара ещё не спали. Они рассказывали, что я слез с печки, с закрытыми глазами прошёл к двери, ногами пощупал стоящий там валенок и пустил в него тугую струю. Наблюдая за мной, они подбежали и перенаправили меня в сторону предназначенного для этого ведра. Закончив дело, я опять залез на печку так и не проснувшись. Утром, когда мне всё рассказали, я мог вспомнить только то, как я щупал ногой валенок с полной уверенностью что обнаружил ведро. Хорош сон на тёплой русской печке. Не помню, по какой причине, но мы в конце зимы съехали из этого тёплого домика в совсем плохой тоже маленький домик на другом конце села на улице, поднимавшейся на крутизну холма. Это был домик бывшей бани. В этом доме было тесно, неуютно и тоскливо. Однако жили, я выполнял уроки за маленьким столом, ходил в школу, Тамара оставалась с Верой и Володей, мама устроилась работать официанткой в столовую военной части». Юра учился во втором классе, и имел поручение почти каждый день после школы ходить к маме в столовую: «Она правдами и не правдами наливала мне полный чайник сладкого заваренного чая. Иногда мне перепадала тарелка пшённой каши с подливкой и маленьким кусочком мяса. Приходил я с чёрного хода со стороны кухни, ел кашу за разделочным столом». Однажды ребёнка подкараулили два хряка (огромные свиньи) и воевали с ним за чай: «Моё сопротивление их начало злить, они становились всё напористей, и наглей, их хрюканье превратилось в поросячий визг. Не знаю, есть у них мыслящие мозги или нет, но, видимо, я их окончательно разозлил, одна чушка зашла сзади и легла, а другая пихнула своим рылом меня в живот. Я упал, перелетев через свинью, чайник разлился, чушки с удовольствием стали грызть подтаявший сладкий снег, уже не обращая на меня никакого внимания. Слёзы обиды брызнули у меня из глаз, я вскочил, схватил чайник крышку, пихнул ногой одну из них, но она на это только благодарно хрюкнула. Хорошо, что в чайнике осталось немного чая доставшегося Володе и Вере. Тамара меня утешала, как могла, так как я ревел от обиды». Юра переболел плевритом. Причина была простой: не было шапки-ушанки, и мама закутывала голову ребёнка платком, как девочку. Ему ходить так было стыдно, и он за поворотом срывал платок с головы и прятал за пазуху:
«Возвращаясь из школы, перед поворотом к дому ненавистный платок опять надевал на голову. В результате высокая температура, постельный режим. Очевидно, поняв, в чём дело, мама всё-таки достала где-то мне старую шапку ушанку «малахай». Вторая встреча с городом Сталинградом: «Весна 1942 года, апрель. Судьба уготовила нам переезд. Горный Балыклей остаётся в памяти вместе с запахами обжигающего мороза зимой, нестерпимого летнего зноя, пыльной полыни и дыма растапливаемой печи. Сформированную войсковую часть в Горном Балыклее переводили в город Сталинград. Каким то образом маме удалось уговорить командиров захватить нас с собой. Собраться нам, что бедным подпоясаться, а мы такими и были. В один из дней второй половины апреля подъехал к дому грузовик «полуторка», и мы со своим немногочисленным скарбом разместились в кузове вместе с каким-то воинским грузом. В этом переезде запечатлелись «роскошные» российские раскисшие грунтовые дороги, но мне от этого было интересно и весело смотреть на брызги из-под колёс и многозначительные объезды больших угрожающих луж. В Сталинграде нас подвезли и сгрузили в дом, который находился в центральной части города недалеко от площади «Павших Борцов». Дом небольшой, квадратный, одноэтажный, кирпичный, расположенный на углу пересечения улиц Пролеткультской и Большевистской. Двумя сторонами дом выходил на улицы, а между соседними домами размещался небольшой дворик, замощённый булыжным камнем. Со стороны улицы двор отгораживался большими высокими воротами с врезной дверью – калиткой. Вход в дом со двора оформлен крылечком с навесной крышей. С улицы дом имел и парадный вход с двумя красивыми дверями, который не использовался. Двор маленький, и его малость подчёркивали два дерева с большими раскидистыми кронами, создавая внутри двора постоянную тень и прохладу. Деревья с большими гроздьями семян летающих «пропеллеров», каждое семечко имело два крылышка заставляющие в полёте семечко вращаться. В доме четыре большие меблированные комнаты. И дом, и дворик были очень уютными. Хозяев не было, они куда-то уехали и появились только через месяц. Хозяевами оказались тётя Клава, в возрасте моей мамы, и её дочь Надя, года на два старше меня. Фамилия их Ильины. Сегодня, в 2006 году, когда всё и вся продаётся и покупается, напрашивается вопрос, по каким законам нас вселили в их дом и что от этого имели хозяева. Они имели все неудобства от временных квартирантов (5 человек), но только не деньги. Время было военное, дом не частная собственность, а государственный, на свободную площадь подселяли «эвакуированных». Однако мы все разместились и жили дружно. Мама продолжала работать, Тамара тоже устроилась работать в госпиталь, встала там, на комсомольский учёт, тётя Клава тоже где-то работала. Те, кто работал, имели рабочие продовольственные карточки, дети карточки иждивенческие. По рабочим карточкам положено 500 граммов хлеба, по иждевенчиским 300 граммов. По карточкам полагалось кроме хлеба ещё какое-то мизерное количество крупы, сахара и подсолнечного масла. Всего этого так мало, так не хватало, постоянно хотелось есть. Учебный год в апреле ещё продолжался, и меня определили в школу заканчивать второй класс. Как таковой школы не было, я имею ввиду здание школы. Все здания школ были определены под госпитали, поэтому мы всем классом ходили заниматься по квартирам учеников. С наступлением каникул появилось всегда желанное раздолье. Я познакомился с местными мальчишками сверстниками из соседних домов. Ходили на Волгу, в грузовой порт, иногда в кинотеатр. Волга и порт нас особенно привлекали. Плавать я тогда ещё не умел. Научился плавать, вот парадокс, следующим летом в арыке в городе Каган под Бухарой, куда нас эвакуировали уже из Сталинграда. По причине неумения плавать меня не очень привлекало купание, а вот грузовой порт очень привлекал. Там можно было бесплатно нюхать запахи различных продуктов, сгружаемые с барж и пароходов и нагружаемые на телеги и грузовики. Дядьки грузчики, на спине у которых была подвешена специальная подставка ступенька для груза, на нас не обращали никакого внимания, а даже порой подсказывали, где что плохо лежит. Легче всего было достать жмых от семечек подсолнуха, он лежал открыто штабелями на деревянных поддонах. Жмых это остаток от отжима подсолнечного масла, большие серые плиты размером 40 на 80 и толщиной 3 сантиметра, в нём было много шелухи, но и от зёрен там оставались выжимки. Жмыхом мы всегда обеспечивались, он был менее охраняемым. Вкус жмыха можно было испробовать, изрядно потрудившись, так он очень твердый. Его разбивали на мелкие кусочки и уже во рту обильно размачивали слюной, сосали как конфету и от непреодолимого желания заглотнуть дробили зубами. Со слюной проблем не было, её всегда было много, всегда, не переставая, хотелось кушать. Но главной добычей нашей охоты была селёдка. Не каждый день, но добывать её нам удавалось. Селёдку съедали тут же под забором, доставалось каждому, и посылали за второй следующего. Однажды нашего соучастника заметили и погнались за ним. Убегая с селёдкой на ходу, он съел всю её спину. Догнавшим его дядькам достался хребет с кишками. Получив подзатыльник, он был отпущен, что с него ещё взять. В мае, июне месяце 42 года Сталинград был ещё мирным городом, дыхание войны его ещё не коснулось. На площади в сквере, где сейчас расположен памятник павшим воинам, отстоявшим город в Великой Отечественной Войне, стояла стела в честь борцов оборонявших город Царицын от белогвардейцев во время гражданской войны. Рядом со стелой, ближе к универмагу, был расположен фонтан со скульптурами ребят пионеров величиной в настоящий человеческий рост детей. Взявшись за руки, ребята как бы бежали вокруг фонтана, а за ними чаша, пространство с водой и круглым бетонным парапетом. В этом фонтане в воде мы дети купались, глубина в чаше была нам по пояс. Купающихся детей много. По договорённости мы начинали движение в одну сторону, по часовой стрелке. Сначала было трудно бежать, вода сопротивлялась. Потом всё быстрей вода начинала вращаться в чаше бассейна фонтана. Продолжая бежать, мы её разгоняли до такой степени, что некоторые не могли устоять и лёжа на спине или на животе вращались вместе с водой. Всех это забава увлекала и даже родителей, с которыми приходили дети. Когда мы начинали разгонять воду, родители сидели на лавочках, а когда появлялось сильное течение, подходили к парапету фонтана и подстраховывали своих. Вода в фонтане от жаркого солнца была очень тёплой. Я там часто бывал с ребятами. Веру и Володю со мной туда не отпускали. Только под присмотром Тамары мама отпускала нас троих. Тамара сидела на лавочке, читала, а мы купались. Когда вода кружилась очень быстро, она подходила к парапету и следила за Володей и Верой. Кто тогда мог предположить, что судьбой совсем скоро, грядущей зимой ей уготовано лежать в земле рядом с местом этого фонтана. Когда немцы в июле подошли к Сталинграду, Тамару мобилизовали в трудовое ополчение на строительство оборонительных сооружений, потом, судя по извещению о гибели, зачислили в Красную Армию красноармейцем. Помню, в 1944 году в Москве приезжала к нам молодая женщина с копной пышных рыжих волос. Она была однополчанкой с Тамарой и рассказывала нам про её гибель. Она и Тамара пошли по заданию командования в разведку в окраинные районы города занятые немцами. Пошли в гражданских платьях. Так получилось, что немцы их пригласили в дом якобы на вечеринку. Время для выполнения задания было коротким. Решили схитрить, и вышли во двор в уборную расположенную во дворе. Двор огорожен деревянным забором, во дворе часовой. Удалось выломать доску, побежали через огородное поле. Немцы делать погоню не стали, но часовой выпустил вслед автоматную очередь. Пуля попала в ногу Тамары выше колена. Добрались до брошенного блиндажа в окопе. Эта женщина, оставив Тамару в блиндаже, ушла за помощью. Когда она с красноармейцами вернулась, Тамара была мертва. Рана была лёгкой, но пуля оказалась отравленной. В июле в городе стало заметно всё большее количество военных. В июле начались первые налёты немецких самолётов на город. Стали объявлять воздушные тревоги, к которым мы быстро привыкли и в кино всё равно ходили. Мы выходили из зала кинотеатра в прохладу вечернего бульвара с большим зарядом патриотических чувств, не сетуя на два перерыва по причине воздушных тревог, и только больше от этого веря, что устроителям этих тревог скоро устроят такое же, как в фильме. В небе прямо над нашими домами мы стали свидетелями воздушных боёв и разрывов зенитных снарядов около немецких самолётов. В это время немцы ещё не решались низко летать над городом. Во время таких налётов и воздушных боёв над городом на крыши домов частенько что-то падало, издавая звук заброшенного на крышу камня. Потом, уже на земле во дворе или на улице мы находили странные рваные железки толщиной и длиной с палец руки взрослого человека. Это оказались осколки разрываемых в небе зенитных снарядов. Мы, мальчишки, стали подбирать их и коллекционировать, хвастаясь перед друг другом кто больше собрал. Стали появляться пленные немцы, их провозили на грузовиках в сторону Волги, видимо переправляли в тыл. Немцы были в серо-зеленой форме, на головах пилотки, на рукавах, на груди и пилотках какие-то нам незнакомые регалии. Так продолжалось до 23 августа».